Самоуверенный Мишель, как и всегда, не замедлил высказать свое мнение.

— Ба! Гляди-ка! Вон обработанные поля! — сказал он смело, нисколько не запинаясь.

— Обработанные поля? — повторил Николь, пожимая плечами от удивления.

— По крайней мере, ты видишь, что они вспаханы, — продолжал Мишель с полной серьезностью. — Какие же, однако, хорошие хлебопашцы эти селениты! Да и в плуги-то они, должно быть, запрягают быков какой-нибудь гигантской величины, — без этого ведь таких исполинских борозд и не проведешь!

— Ты не угадал, любезный друг, — возразил Барбикен, — борозды эти сделаны не плугом.

Барбикен тотчас же сообщил товарищу все, что ему самому было известно об этих бороздах. Он знал, что борозды были замечены во всех тех частях лунного диска, где нет гор, что они имеют от 15 до 200 километров в длину и что ширина их бывает от тысячи до тысячи пятисот метров; края их всегда параллельны.

Но об их происхождении и свойствах он не знал решительно ничего.

Вооруженный телескопом, Барбикен рассматривал эти борозды с чрезвычайным вниманием. Од заметил, между прочим, что их боковые грани имеют очень крутые скаты. Это было что-то вроде параллельных валов, и человек с живым воображением принял бы их за длинные ряды укреплений, сооруженных лунными инженерами.

Одни из борозд были совсем прямые, другие немного изгибались, причем боковые их грани всегда оставались параллельными; одни перекрещивались между собой, другие прорезали кратеры; здесь они бороздили кольцеобразные впадины «Посейдона»; там ими испещрено было «Море ясности».

Природа этих борозд до сих пор не выяснена. Разумеется, это не укрепления и, конечно, не прежние русла высохших рек, хотя бы уже потому, что борозды часто пересекают кратеры, находящиеся на значительной высоте.

Как ни неудачны были до сих пор предположения Ардана по поводу разных явлений, но надо сознаться, что он случайно напал на ту же мысль, какая раньше приходила ученому Юлиусу Шмидту.

— Не состоят ли эти темные линии из рядов правильно размещенных деревьев?

— Ты упорно стоишь за растительность? — спросил Барбикен.

— Да, упорно, — ответил Мишель, — и я могу объяснить то, чего вы, важные ученые, до сих пор не объяснили! По крайней мере, в пользу моего предположения говорит то, что с его помощью я могу объяснить, почему эти борозды в определенные времена исчезают или кажутся исчезнувшими.

— Ну, почему?

— Потому, что деревья становятся невидимыми, когда теряют свои листья, и снова делаются заметными, когда листья на них вырастают.

— Объяснение твое, правда, очень остроумно, мой милый; беда только в том, что в данном случае оно не годится.

— Почему?

— Потому, что на Луне нет того, что называется временами года, а стало быть, нет и тех перемен климата, на которых у тебя все основано.

Барбикен был прав. На всех лунных параллелях полуденное Солнце остается на неизменной высоте над лунным горизонтом. В местах, например, лежащих у экватора, оно всегда находится около зенита, в полярных странах почти не выходит из пределов горизонта. В каждой стране, смотря по тому, какое положение она занимает относительно Солнца, вечно господствует какое-нибудь одно время года: зима, весна, лето или осень.

Как же объяснить происхождение этих борозд? Вопрос оставался темным. Одно можно было предполагать: что образование их относится к более поздним эпохам, чем образование кратеров и впадин, потому что по последним прошли многие из борозд, прорезая их округлые края.

Снаряд между тем уже находился на 40-й лунной параллели, в расстоянии около 800 километров от Луны. В телескопе все предметы казались в расстоянии восьми километров. В эту минуту под снарядом вздымался «Геликон» на высоту 500 метров, а налево тянулся ряд меньших гор, замыкающих небольшую часть «Моря дождей», которая носит название «Залива росы».

Безвоздушное пространство, в котором мчалось ядро, не заключало в себе никаких паров, которые могли бы сколько-нибудь препятствовать наблюдениям. Да, кроме того, Барбикен находился теперь на таком близком расстоянии от Луны, какого не могли дать даже такие сильные телескопы, как инструменты Джона Росса и Скалистых гор. Итак, он был поставлен в самые благоприятные условия для разрешения важного вопроса: существуют селениты или нет? Прямого ответа председатель Пушечного клуба еще не получил. Он видел перед собою только пустынные равнины и цепи обнаженных гор. Нигде не обнаруживалось даже слабых признаков жизни. Всюду были развалины, которых, видимо, не касалась рука человека. Нигде ни малейшего движения, ни следов растительности. Из трех царств, составляющих природу нашего земного шара, на Луне господствовало, как видно, только царство минералов.

— Вот тебе на! — сказал Мишель Ардан с видом некоторого смущения. — Неужели там и взаправду никого нет?

— Да,- ответил Николь, — по крайней мере, до сих пор не видно ни людей, ни животных, ни растений, прочем, атмосфера, может быть, и в самом деле укрывается в ущельях, внутри цирков, или, наконец, на противоположном от нас полушарии; стало быть, спешить с выводами еще не следует.

— Известно, — заметил Барбикен, — что самый зоркий глаз не может увидеть человека на расстоянии более семи километров. Значит, если и допустить существование селенитов, они видят наш снаряд, а мы их видеть не можем.

К четырем часам утра только 600 километров отделяли наших героев от Луны. С левой стороны тянулась горная цепь самых причудливых очертаний, залитая ярким светом солнечных лучей. С правой, напротив, углублялась черная впадина, подобно мрачному колодцу, вырытому на поверхности Луны.

Это был цирк «Платона», который весьма удобно наблюдать с поверхности Земли в промежутке между последней четвертью и новолунием, когда тени на Луне идут от запада к востоку.

Барбикен очень жалел, что снаряд не прошел над самой впадиной цирка; быть может, в этой бездне они могли бы наткнуться на какое-нибудь еще неизвестное явление. Но изменить направление снаряда было невозможно… Надо было безропотно подчиниться.

Часов около пяти утра они миновали, наконец, северную границу «Моря дождей». Эта часть лунного диска была сплошь покрыта горами. В телескопы все это было видно на расстоянии четырех километров, что составляет меньше высоты Монблана над уровнем моря. Всюду виднелись пики и цирки.

На этом расстоянии Луна представляла очень странное зрелище. Ландшафты открывались при условиях, совершенно не похожих на те, какие обыкновенно сопровождают наблюдения, производимые с поверхности Земли.

На Луне нет воздуха, и это отсутствие газообразной оболочки является причиной весьма интересных явлений.

Так, например, на Луне не бывает того, что мы привыкли называть сумерками: ночь сменяется днем и день сменяется ночью мгновенно, подобно лампе, потухающей или вспыхивающей среди глубокого мрака. Вследствие этого там не существует постепенного перехода от тепла к холоду; за жарким солнечным днем непосредственно следует холод лунной ночи.

То же самое отсутствие воздуха влечет за собою еще одно явление: в частях Луны, которые непосредственно не освещаются солнечными лучами, господствует абсолютная темнота. Если житель Луны защитит глаза от солнца, небо покажется ему совершенно черным, а звезды будут ярко сиять над ним, как в самые темные ночи.

Можете себе представить, какое впечатление произвело на Барбикена и его друзей подобное зрелище! Глаза у них разбегались. Они не в состоянии были улавливать относительные размеры различных местностей. Земной пейзажист не мог бы изобразить ни одного из лунных ландшафтов, потому что они не смягчались оттенками полусвета: всюду какие-то чернильные пятна на белом фоне.

Этот вид не изменился даже и тогда, когда снаряд находился на расстоянии 50 километров от Луны. Около пяти часов утра он промчался менее чем на 50 километров от вершины одной горы, — в телескопе это расстояние казалось в полкилометра. Того и гляди, за Луну можно было уцепиться руками. Трудно было предположить, что снаряд не заденет лунной поверхности хотя бы у северного полюса, блестящий гребень которого уже ярко обрисовывался на черном небе. Неугомонный Мишель уже высказывал желание открыть окно и броситься на Луну.